Ершов Виталий Иванович (24.04.1920–20.03.1999)
Веденеев Степан, 9И класс
Отрывок из мемуаров Ершова Виталия Ивановича
Война
Я по-прежнему участвовал в художественной самодеятельности. В субботу, 21 июня 1941 года, вечером мы едем с концертом в какую-то организацию в город. Прошёл наш концерт, после уговорили лейтенанта на танцы остаться. Приехали обратно в расположение поздно, всё как надо. Я вышел из казармы, а она была двухэтажная, мы находились на втором этаже. Здесь дежурный и дневальные у входа. Посидел, но всё равно надо идти ложиться спать. Завтра выходной, подъёма не будет. Снял один сапог, и вдруг какой-то подозрительный взрыв, я натягиваю снова сапог… и вот свет погас, и в конце нашей казармы взрыв. Жертв не было, ибо там находились мастерские, радиоклассы, умывальники и пр. Но выход нам со второго этажа закрыт. Казарма была метров 200, там тоже есть выход – и все хлынули туда. Свет погас не только у нас, но и в городе. Но поскольку я уже был почти одетый, беру свой ранец ощупкой, шинель и винтовку и как обычно... Каждый солдат знает, что ему делать по тревоге. Я иду на свою радиостанцию. Итак, с первой секунды я уже на фронте. Кругом идёт бомбёжка, всё рушится, горит, много пожаров. Телефон ни один не работает: ни внутренний, ни городской. Время было где-то часа три, возможно, немного больше. Выходной день 22 июня, командный состав все дома или куда-то уехали. Мало ли куда: на рыбалку, к тёще на блины. Вообще неразбериха, никто не знает, куда ехать или идти, что делать. Самолёты немецкие, как воробьи, кругом летают, бомбят, расстреливают из пулемёта. На дороге не появляйся. Вот так для меня началась война.
Я уже ранее писал, что я уже классный радист, но работать не могу. У меня нет данных, нет позывных, с кем работать. Вообще совсем без связи и нет командного состава. Возможно, они и пришли позже, но мы-то куда-то уехали, вот такая неурядица, трудно было, и наша радиостанция бездействует. И так неделю или больше нам не пришлось ни с кем связаться. Горечь отступления.
Много было диверсантов, которых заранее забросили, кругом идёт стрельба. Много местного населения, которое было настроено против, всё на нашу голову. Фашисты то и дело выбрасывают десант за 150–200 км, мы отступаем, а тут нас уже встречают те же фашисты. Но через неделю более-менее организовались, стали давать отпор, с каждым днём всё больше. Пришли к Смоленску.
( пометка: запись сделана 12 января 1990 года)
Смоленская битва
Всё кругом горит, рушится, по-прежнему наших самолётов нет, а если где и покажутся – на них наваливаются «мессершмитты», у которых и скорость большая, вооружены лучше «яковлевых» и «лавочкиных». Пока не видно, а если они появлялись, то очень мало. Так что почти до Смоленска фашисты шли с большим перевесом как в технике, так и в умении вести войну. Они уже прошли всю Европу и имели большой опыт ведения войны. Но к этому времени, перед Смоленском подошли новые части Красной Армии. Хорошо вооружённые и обеспеченные всем необходимым. Фронт остановился и надолго. Но всё равно фашисты во многом превосходили наши части, и всё-таки начался бой. Смоленск. Сам город несколько раз переходил из рук в руки, и так длилось больше месяца.
Наши раздробленные и измотанные части стали собирать и формировать новые части и соединения. В частности меня направили в полк связи, где я был закреплён в штат радиостанции 11 АКА. Это радиостанция мощная, радиус действия более 1.000 км. Наш полк связи находился при штабе 32 армии в районе Вязьмы Смоленской области, недалеко от хутора Быково. Здесь я уже регулярно работал на радиостанции, но наша армия 32 была резервом главного командования, поэтому весь сентябрь месяц я от фронта был далеко.
К нам приезжали артисты с Москвы, в частности Лидия Русланова. Всё шло как надо, а через 3–4 дня мы оказались в окружении. Я и по сей день не пойму, как это могло случиться: резерв главного командования – и попали в окружение. Не только наша 32 армия, ещё 20 и 21 армии тоже в окружении. Двадцать первая армия немного участвовала в боях, но эти две армии: 32 и 20 – вообще не участвовали. Как сейчас пишут, попало в окружение 560.000 человек. Это ужасно.
Итак, окружение
(пометка: запись сделана 16 января 1990 года)
Точно не помню, но где-то 3–5 октября 1941 года мы узнали, что находимся в окружении. Обратились в штаб, а он находился недалеко от нас, в большом селе, забыл сейчас его название. Но там никого нет. Штаб выехал. Куда? Как?? Когда??? А у нас техника, несколько радиостанций. Это колоссальные деньги. Наш командир радиороты застрелился. Ну, я не видел, так ребята говорили, и выходит – спасайся кто как может.
Конечно, всё вспомнить так, как это было, – это невозможно. Но вы меня простите, я постараюсь вспомнить былое. Сорок первый год, первый год войны, для нас был самый трудный. Во-первых, мы мало были подготовлены к войне, а вернее, к ведению войны. Во-вторых, наша техника была далеко от той, какую имела немецкая армия. У них была техника в прямом смысле, они ехали на машинах, а мы пешком. Хотя у них и были на конной тяге орудия, миномёты (крупнокалиберные), но это очень мало, и то не немецкие, а своих сателлитов. Благодаря этому они во многом нас превосходили: в технике, в вооружении, в ведении войны. По существу, мы у них учились ведению войны. Прежде чем пойти войной против России, немцы заняли более чем пол-Европы, всё вооружение и техника были в их руках, и крепкий тыл, им было легче воевать поэтому. Мы с большой болью переносили одно поражение за другим.
(Дописано позже) Как сейчас пишут, да и в кино показывают, Сталину предлагали резерв главного командования перевести на левый берег Днепра, но он на это не пошёл. Вот такая грубая ошибка привела к гибельным последствиям.
Первый день, будучи в окружении и без руководства, по существу (а я уже писал, что нет штаба, вообще нас бросили на произвол судьбы), мы стояли где-то в лесу. С наступлением темноты куда-то поехали. Наша радиостанция – как я уже писал ранее, 11 АКА – на двух машинах. К утру остановились, да ехали мы мало, больше стояли. Возле небольшого хутора или деревни, где-то домов 40-50, там были немцы. Машин наших было штук 10-12. Нашёлся активный парень и стал собирать со всех машин личный состав с расчётом выбить немцев с этого населённого пункта и двигаться дальше, а куда – неизвестно мне. В этой группе пришлось и мне быть. Но когда ближе подошли к посёлку, нас оказалось слишком мало, да и разошлись те, которые были сначала. Таким образом, наше наступление сорвалось.
Когда я вернулся на то место, где стояла наша радиостанция, её уже не было. Да и вообще все машины куда-то уехали, так я от своих отстал и больше их не видел. Мне ничего не оставалось, как только сесть на последнюю машину. Грузовая машина ЗИС. Начало светать, мы поехали. Недалеко этого посёлка, который заняли немцы, из деревни ударил крупнокалиберный пулемёт. Наша машина загорелась. Шофёр убит, машина стоит. Мы все выпрыгнули из кузова машина и залегли. Немцы, видя, что машина горит, человек 20–25, выходят цепью и идут на нас. Не стреляют, и наши молчат. Вместе с нами были и офицеры, вообще все были чужие, никого я не знаю. Лежим. Я предлагаю: чего мы лежим, надо стрелять. Пускай их больше, но они идут, и в полный рост, автоматы поставили в живот – мы их из винтовок и пистолетов уничтожим. Но мне отвечают: лежи, они нас не видят. Тут я уже совсем растерялся. Понял, что наше дело плохо. А вообще-то, что МОЁ дело плохо.
Я потихоньку пополз в сторону леса, а это было неблизко, метров 300, а возможно, и больше. Столько же было до немцев от нашей разбитой машины. Итак, я решил уходить в лес. Льняное поле, лён был в кучках, небольшая лощинка, по которой ещё бежал небольшой ручеёк от дождя (дождь шёл всю ночь). И вот я пополз... Ну, сколько можно проползти, 100 метров? Я тут же устал, пополз на четвереньках, но и это недолго, и дух из меня вон. Пришлось перебежками. Оглянулся назад, вижу: наши подняли руки, сдались в плен. Но я-то ещё не в плену. За мной увязался один немец, начал стрелять короткими очередями из автомата. Видно, он хотел меня взять живьём. Но я продолжал двигаться к лесу. Совсем выбился из сил. Вот и лес начинается, сначала небольшие кусты. Я ложусь за первый куст, беру свой карабин и начинаю целиться в своего преследователя. Долго целился, а возможно, мне так показалось: дыхание было частое, да и вообще взволнован. Но прозвучал выстрел – и немец рухнул на землю. Нервная система меня отпустила, и у меня в глазах стало темно, как будто я совсем ослеп, но это было недолго. Зрение пришло, я вижу, как к лесу бегут немцы, но они мне были нестрашны – я в лесу. Немцы в лес не пошли, постреляли на окраине, а я ушёл в глубь леса. Так кончился мой поединок – первый и последний. Почему первый и последний? Я радист, радиостанцию всегда охраняли – один, а то и двое часовых. Радиостанция – это сердце части или подразделения.
Выход из окружения (Один на белом свете)
Весь мокрый до нитки, пока полз, весь в глине и грязи, с собой ничего нет, всё осталось в машине. Сам себе и командир, и начальник. Куда идти, что делать – теперь уже думай сам за себя. И обсушиться надо, и есть хочется, и нет ничего. Соображай и поступай так, как надо и правильно. Глубоко в лес я не пошёл, да там и делать нечего. Так, по окраинам пошёл. Мне попалась наша брошенная машина, каких-то других частей. В ней оказались продукты, что мне и было нужно. Здесь я нашёл всё. Первым долгом нашёл сухую шинель, плащ-палатку, вещмешок, нашёл и хлеб. Взял с собой буханку хлеба, килограмма полтора сухарей, с килограмм комбижира, штук 10 таблеток гречневой каши, котелок и немного соли. Соль была нужна, картошки в полях было много, можно всегда взять, а соль где найти?
Выкинул свой противогаз, набрал штук 15 патронов для карабина, вообще снабдил себя всем необходимым. Ну, пока ещё по-прежнему в глубь леса не иду, болтаюсь по окраине. Через некоторое время встретил солдата, такого, как я сам. Поговорили. Я его не знаю, но и он меня тоже. Винтовку он тоже не бросил, в плен не собирается. Листовок немецких было по лесу очень много. Где говорилось: бери эту листовку, это будет тебе как пропуск. Бросай оружие, выбирай себе любую женщину или девушку, женись и живи – никто тебя не побеспокоит. Так оно и было в то время на оккупированной немцами территории. Но мы на это не пошли, остались верны своему долгу. К вечеру того же дня нас собралось шесть человек: были все с оружием, и все намеревались выйти из окружения. Поэтому это уже было единство. Поставили вопрос выбирать командира. Командиром был избран я: у меня была карта местности и компас.
Наш отряд стал пополняться с каждым днём. Принимали в отряд на общем собрании и только с оружием и составили свою «присягу», где каждый вступающий в наш отряд обязательно расписывался. Ночью мы двигались по прямой, а днём передвигались лесом. Уже стояли заморозки. Передвигаемся, но ведь надо и чем-то питаться, а где взять? Нас уже собралось человек 50. И тут уже у нас стал командиром другой, я остался замом. Прежде чем войти в населённый пункт необходима разведка, вот здесь у нас стали появляться роды войск. Хотя всё распределяли, грузы, всем поровну, не только для себя. Не всегда приходилось заходить в населённые пункты, больше быть в лесу. А чтобы пополнить запасы питания и так далее, пришлось выходить на дорогу и громить немецкие машины. У нас уже было два ручных пулемёта. Выходим на дорогу, выжидаем, когда поедет одна машина. Когда идёт колонна, мы не можем, мы ничего не сделаем. Одну машину разбили, а там оказался один кабель и телефоны. Ждём ещё, на этот раз нам повезло, была с продовольствием. Набрали столько, сколько могли, но в лес отойти не успели – ещё две машины подошли. Пришлось вступить в бой. Но у нас потерь не было, а машины уничтожили. Не знаю, что там было. И ушли в лес. Вот так невольно в то время стали появляться партизанские отряды. Но наша цель была выйти из окружения. Куда мы и стремились.