Коршунова Алефтина Анатольевна

Смирнов Иван, 9Т класс

В нашей стране нет ни одной семьи, которой не коснулось бы военное лихолетье. Великая Отечественная война еще долго будет оставаться в нашей памяти незаживающей раной. Нет на свете ничего страшнее войны. Она разрушает все на своем пути: деревни и города, людские семьи и жизни.

Ветеранов, прямых свидетелей той ужасной войны, с каждым годом становится все меньше. Но живы еще дети войны, которые на себе тоже ощутили все тяготы того времени.

Воспоминаниями со мной поделилась моя бабушка Коршунова (Жукова) Алефтина Анатольевна, учитель географии, которая работала в лицее почти с самого первого дня его существования.

«Я родилась 29 января 1941 года в городе Цехановец Белостокской области. Это уютный зеленый городок на берегу реки Нужец, которая делит его на две части. В центре города расположен дворец графов Стажинских.

В результате Польского похода Красной армии в 1939 году город Цехановец вошел в состав Белорусской Советской Социалистической Республики и стал центром Цехановецкого района Белостокской области. Он находился всего в 10 км от государственной границы СССР.

Мой отец Жуков Анатолий Вуколович был командиром телеграфно-кабельного взвода 95-го отдельного батальона связи 86-ой стрелковой дивизии. 86-я стрелковая дивизия, в которой служил отец, в июне 1940 года была переброшена по железной дороге в Белостокскую область. Дивизия вошла в состав Западного военного округа. Штаб дивизии располагался во дворце графов Стаженских.

Моя мама Сибикеева Софья Кузьминична рассказывала, как враждебно относились местные жители к женам и детям советских офицеров. В момент моего появления на свет мой папа находился рядом, держа в руках пистолет – боялся, что польский доктор может причинить вред жене и младенцу. Были случаи вредительства со стороны медицинского персонала по отношению к русским.

Жили мы в частном доме недалеко от костела. Дом снимали у поляков. Я запомнила имена хозяйских детей: их звали  Блюм и Давид. В начале июня 1941 года отец попал в госпиталь, где был прооперирован.  Мама со мной в это время находилась в том съемном доме. 22 июня 1941 года Цехановец был одним из трех первых населенных пунктов, занятых немцами. В 3 часа 30 минут началась бомбежка приграничных аэродромов, самого города и многочисленных складов.

Мама рассказывала позже, как было страшно в тот момент. В небе гудели самолеты, то там, то здесь взрывались бомбы. На месте моста через реку Нужец было зарево. Внезапно домой вбежал отец. Он был в госпитальной пижаме. Быстро переоделся, взял документы и оружие. Поцеловал меня и маму. Маме сказал, чтобы она собрала самое необходимое и бежала на пункт сбора. А сам побежал к своему взводу. Больше мы его не видели.

Жены офицеров с детьми остались одни и могли рассчитывать только на свои силы. До ближайшей железнодорожной станции было 130 км. Нужно было добираться туда на грузовике. С трудом, прижав к себе грудного ребенка, под обстрелами, мама добралась до ближайшей станции (скорее всего, это была станция Берестовица). Там формировали эшелон для эвакуации мирного населения. В вагон, в котором мама ехала, набились люди с сундуками, чемоданами. Мама смогла найти место только в тамбуре. Кто-то предложил ей присесть на край сундука.

Эшелон все время подвергался авиационным налетам. Машинист в это время притормаживал, тем самым делая эшелон более уязвимым. Во время обстрела все люди и мама выпрыгивали из вагонов, прячась в кюветы. Мама прикрывала меня собой. Хорошо, что она тогда была молодая и физически крепкая и смогла выдержать все испытания.

Наконец с большим трудом состав прибыл в Москву, на Белорусский вокзал. Всю дорогу мама была без еды, но меня не прекращала кормить. На вокзале всем предложили еду, воду. Но есть никто не мог. Наверное, от возбуждения и перенапряжения. В этот момент все думали о своих близких, которые остались там, на границе. Они попали в очень тяжелую боевую психологическую ситуацию, к которой не были готовы. Но сражались до последнего часа, до последней минуты с высоким мужеством и жертвенностью.

Как я выяснила позже, отец попал в плен и был передан в руки Гестапо. Но вернемся в Москву. Прибывшим с эшелоном предлагали остаться в Москве. Но родных у нас в столице тогда не было, поэтому мама решила ехать в Тамбов к родным. Нас переправили в город Тамбов к маминому свекру, то есть к моему дедушке.

Надо еще рассказать о том, как я «подхватила» коклюш. Мама пеленала меня на вокзале, а рядом находился больной ребенок. Я заболела. Лечили меня долгих три месяца. Ни лекарств, ни хорошего питания найти было нельзя.

В Тамбове у мамы ни жилья, ни средств к существованию не было. Большую помощь оказал нам мой дедушка (папин отец) Жуков Вукол Яковлевич. Он забрал нас с мамой к себе в деревню Сухотинку. У него там был дом, в котором он проживал со своей второй женой и тремя дочками. У деда было большое хозяйство. Держали корову. Дедушку я помню с того времени, когда мне исполнилось 3 года. Вспоминаю его всегда с большой теплотой. Позже дедушка купил дом в Тамбове и поселил там меня с мамой. В этом доме стали жить и мамины сестры с детьми, и ее мама, моя бабушка Прасковья Игнатьевна. Надо сказать, что моя мама всегда была очень добрым человеком по отношению ко всем, а особенно к своим родным. Вот и в это сложное для всех время она собрала родных под одной крышей. Всем надо было выживать в военное время.

Мама устроилась работать в артиллерийское училище мастером по боеприпасам. А я с трех лет пошла в детский сад от этого училища. В саду старались нас подкармливать. Настоящим праздником было, когда за мной приезжал дедушка из деревни. Он заворачивал меня в тулуп и сажал в сани, запряженные лошадью. И мы ехали к нему в деревню.

Через некоторое время мама получила извещение о том, что ее муж, мой отец, пропал без вести. Я стала получать пенсию от государства по потере отца.

Жить в те годы было трудно. Не было ни хорошего питания, ни нормальной одежды. Хлеб получали по карточкам.

Мама все время ждала отца, надеялась, что он вернется.

Запомнился День Победы 9 мая 1941 года. По радио объявили, что война окончена. Это было утром. Мама заплакала. И я, глядя на нее, тоже. Это были слезы радости и, одновременно, горя. Еще не угасала надежда, что отец вернется…»